Сейчас много молвят и пишут о еде. Как ели ранее, как едят сейчас – всё это вызывает постоянный энтузиазм. Эти беглые заметки – просто личные воспоминания о далёком детстве в 60-е годы. Я жила в Егорьевске, что на юго-востоке Столичной области, с родителями и с бабушкой. Папа – директор станкостроительного завода — головного в городке компании (1-го из 2-ух), мать работает на том же заводе в конструкторском бюро, бабушка ведёт хозяйство и воспитывает (по определению И. П. Павлова, воспитание — это механизм обеспечения сохранения исторической памяти популяции) меня.
Начнём в головного – с хлеба.
Хлеба и сладости
В примыкающем с нашим доме была булочная; оказавшись в Егорьевске, я нашла, что она и на данный момент там есть. В те далёкие времена меня нередко посылали туда за хлебом с монетками в кулаке либо в варежке. Самый основной хлеб был буханки – белоснежные, сероватые и чёрные. Их, кажется, можно было попросить разрезать надвое и приобрести половину. Сейчас больше всего похожи на тот хлеб буханки, изготовленные предприятием «Манана», распространённые на востоке Москвы и Столичной области. Были также соединённые меж собой маленькие булочки – сайки. Их можно было брать по одной – сколько нужно.
Фортуной было, когда привозили халу – обсыпанную маком плетёнку. Взрослые халу резали, будто бы она рядовая буханка, а мы, детки, обожали расплетать, буквально косичку, и есть уже отдельные полосы. Хала и сама по для себя хороша, а уж с маслом…
Известий о вреде сливочного масла тогда ещё и в помине не было, и сливочное масло числилось совершенно точно полезным. Никто не заморачивался калориями либо холестерином. Сливочное масло было знаком благополучия и сытого достатка: не забудем, что ВСЕ взрослые той поры в том либо ином виде знали если не голод, то скудость и недоедание. А здесь – сливочное масло. Продавали у нас его вразвес, брали обычно по 200 гр. Видимо, отсюда и родилась пачка в 200 гр. Помню, бабушка критиковала выпивох: «Чем бутылку брать – лучше б детям целый килограмм масла купил». Вправду, кило масла стоило аккурат, как бутылка водки: бутылка 3 р. 62 коп., а масло 3-60. А ещё было (далековато не постоянно, но было!) шоколадное масло – сказочно смачный продукт, который я любила. Брали его редко и по немножко. Позже шоколадное масло совсем пропало, в 70-х годах и дальше я его не встречала, в том числе и в Москве. А в 90-х, на волне грянувшего постсоветского обилия – возникло опять. Я тотчас купила, принесла домой, намазала, ждя вкус юношества — и… о горьковатое разочарование! Нечто мыльное с хим сладостью; больше я его не брала никогда. Не понимаю, или я невозвратно выросла, или масло испортилось, но то чудное шоколадное масло для меня осталось в прошедшем. Так бывает.
К слову, нечто схожее случилось в моём восприятии с ещё одним продуктом – с итальянским ликёром Amaretto di Saronno. Я познакомилась с ним студенткой, когда начала работать в качестве гида и переводчицы (это было уже в Москве): его время от времени даровали итальянцы. Наши переводчики, и мужчины, и девицы, были от него в совершенном экстазе. Прогуливались слухи, что это наилучший напиток для соблазнения девицы: ни одна не в силах устоять. Одно время я даже заливала в бутыль из-под этого чудного напитка подсолнечное масло, которое в гастрономе разливал автомат за 50 коп. пол-литра: суёшь монету, и он для тебя наливает в подставленную стеклотару. Позже, по прошествии лет пятнадцати, мне привелось опять хлебнуть того самого amaretto. И что все-таки? Дрянь дрянью: сладкий спиртной сиропчик с резким парфюмерным запахом; я даже не допила микроскопичную рюмочку.
Вернёмся, вообщем, в Егорьевск 60-х.
Из мучных изделий были в ходу баранки, которые при продаже нанизывали на верёвку и в таком виде давали покупателю. Баранки, нанизанные на верёвку, бытуют в именитом рассказе Валентина Катаева «Аленький цветочек». Помню верёвочку – из скрученной сероватой обёрточной бумаги. Верёвочка не крепкая, но для маленьких хозяйственных надобностей – пригодная. Бабушка верёвочки не выкидывала, а скручивала и хранила на всякий вариант.
Как ещё упаковать баранки? Полиэтиленовых пакетов не было. Были пакетики из той же сероватой упаковочной бумаги, что и верёвочки либо, почаще, просто листы данной для нас бумаги, которые продавщицы ловко сворачивали конусом – «фунтиком». Но баранки компактно не уложишь, нужен пакет весьма огромного объёма. Так что пакеты употреблялись для наиболее малогабаритных товаров. У почти всех, да фактически у всех, и у нас тоже, были печки, бумага шла на растопку, не создавая вселенской мусорной препядствия. Ещё были печенья и вафли, упакованные и вразвес. Помню, печенья «К чаю», в пачке. Были белоснежные и коричневатые, с добавлением какао, весьма смачные, я их в особенности ценила. Остальных печений не помню. Какие были вафли — тоже не помню, но они были, это буквально.
В 1967 г. к 50-летию Величавой октябрьской социалистической революции были выпущены печенья «Юбилейные», сказочно смачные. Их делают и доныне, различных видов. Те давнешние сейчас именуются «Юбилейные классические». Тогда была таковая традиция: трудовые коллективы делали «подарки» какому-то юбилею либо следующему съезду КПСС – разрабатывали и выпускали в продажу какой-либо новейший продукт. Вот к 50-летию Октября это было печенье «Юбилейное».
В той же булочной можно было приобрести кукурузные хлопья в сахаре за 7 коп. маленькая пачка. Малыши весьма обожали. Ели мы их не на завтрак, не с молоком, как советует Nestle, которая их сейчас выпускает, а просто так – запуская руку в коробку и угощая подруг. Кукуруза в те годы была сакральным продуктом. Её объявили «царицей полей» и выращивали всюду, даже там, где она категорически не вызревает, но там её растили на силос. Помню, на пологом заливном берегу Оки, напротив деревушки, где мы живали в летнюю пору, тоже растили кукурузу. На каком-то шаге початок выкидывал нечто вроде волос, из которых мы, девчонки, плели косички, а на листьях, что охватывали будущий початок, отрисовывали рожицы. Помню были две куколки: Кука и Руза. Они прогуливались друг к другу в гости, мы разыгрывали целые сцены с кукурузными куколками, когда совместно с родителями переплывали на лодке Оку и купались-загорали на песочном пологом берегу.
Почему Хрущёв так увлёкся кукурузой? Наверняка, будучи русским человеком да ещё революционером по натуре, он решил совершить большенный скачок: одним ударом, чудодейственным образом и в кратчайшие сроки решить делему снабжения населения мясом и молоком. Идея о продолжительном, не чудодейственном, а эволюционном развитии ему, как всякому революционеру, была скучна и противна. Кукуруза, спору нет, хороший корм для скотины, но она обязана идти в паре с соей (кукуруза – углеводы, соя – белок), но про сою вроде разговору не было, хотя она непревзойденно растёт у нас на Далеком Востоке. А вот про кукурузу – звенели вовсю. К слову, сейчас на Украине выращивают много кукурузы и удачно экспортируют.
Тортик, сладости и праздничек
Тортик – это было делом редчайшим и, возможно, драгоценным. Тортик брали мне на денек рождения, а просто так не брали. Даже не брали, а – бери выше! – заказывали. Мы шли в некий небольшой магазинчик неподалеку от дома (в Егорьевске всё было близко, в 2-ух шагах) и заказывали бисквитный тортик. Возможно, спроса особенного на эти вещи не было, и они пеклись лишь по заказу. Дизайн у тортов был единый, а выбор, кажется, касался лишь размера. Тортик помнится мне огромным, всем подругам хватало. На тортике было две огромные кремовые розы – розовая и желтовато-сливочная и какие-то узорчики и листики по бокам. Розы были жирно-сладкими и дивно-вкусными. Я заблаговременно хлопотала, чтоб кусочек с розой достался обязательно мне. И он мне доставался – как имениннице! Вкус был – сказочный. Кому доставалась 2-ая роза – не помню.
На данный момент делают какие-то облегчённые малокалорийные тортики, а «совковые» масляные принято презирать с некоторых фитнес-позиций. Мне кажется, что те старенькые тортики были еще вкуснее. Если кто-то хочет потреблять меньше калорий, то и тортик есть не нужно. Либо есть его очень изредка. Совершенно, наилучший метод похудеть либо хотя бы не толстеть – это меньше есть. Это весьма грустно современному человеку (а ещё обиднее корпорациям, производящим пищу), и он всё пробует придумать чего-нибудть такое, что дозволит ему есть много, весьма много, ещё больше – но при всем этом не толстеть. Отсюда все эти затеи с «лёгкими» продуктами и т.п.
Кроме тортика на денек рождения выставлялась хрустальная вазочка-лодочка, заполненная шоколадными конфетами: «мишки» (на севере и в средней полосе, с картины Шишкина), «Красноватая Шапочка», «Расправа-Кум», «юбилейные», «трюфель», «грильяж», «белочка», «стратосфера»… Всё было чудно смачным, мы с подругами спорили, что вкуснее и постоянно сходились на том, что у всякого собственный вкус.
А не так давно (уже в наши деньки) у нас были гости – старая пара. Я выставила ту давнишнюю лодочку (она сохранилась, лишь до этого золотистая ручка невозвратно потемнела) с таковыми же (по последней мере, по наименованию и дизайну упаковки) конфетами. Мои гости ностальгически повздыхали, но практически ничего не съели. Почему современные конфеты не такие смачные, я не понимаю; предполагаю, что там некий безвкусный заменитель шоколада, а до этого был реальный шоколад.
Совершенно, в те времена достаточно чётко разграничивалась торжественная и ежедневная пища. Думаю, что в нашей маленькой семье, где у папы была одна из самых огромных зарплат в городке, ну и мать работала инженером в конструкторском бюро, можно было напросмотреть сколько угодно шоколадных конфет и т.п. Но этого не делали: не положено, не принято. Помню, моя состарившаяся мать укоряла меня уже в XXI веке за покупку каких-либо деликатесных товаров «просто так». Гласила: если есть праздничную пищу любой денек – то праздничка не будет. В этом есть большая мудрость, не говоря уж о полезности для здоровья.
Шоколадные конфеты в те давнешние времена покупались изредка, а в обыденные деньки детки ели карамельки, ириски, тянучки, а взрослые, по-моему, конфет особо не ели. Ирисками-карамельками (т.е. маленькими дешёвыми конфетками) девчонки угощали друг дружку, их носили некие взрослые в кармашке, чтоб при случае угостить деток. Карамельки были 2-ух видов: с внутренностями (обычно варенье) и безо всякой внутренности. Из первых помню «клубнику со сливками» — белоснежная конфетка, а снутри клубничное варенье. Но я предпочитала просто прозрачную карамель: театральную, барбарис. Театральная в аэрофлотовской версии называлась «взлётная»: её выдавали пассажирам самолётов при взлёте и высадке. Тогда самолёты, возможно, были наименее герметичные, изменялось давление и поэтому при взлёте и высадке закладывало уши. Чтоб этого не было, было надо что-то сосать, для того и давали конфетки. Но тогда я о этом не знала, т.к. на самолётах не летала. Ещё были ириски – «кис-кис» и «золотой ключик»; кажется, они и на данный момент выпускаются. Были дешевые конфетки – «коровка» из варёной сгущёнки. Весьма мне нравились «батончики». Были ещё весьма дешёвые «подушки», без обложки; кажется, даже дешевле сахара, меньше рубля за кг. Состояли они, сколь я понимаю, фруктового сиропа и сахара. Меж иным, совершенно не плохо. Ели их детки и старушки за чаем.
Приходя в гости в дом, где есть ребёнок, взрослые обычно приносили шоколадку. Шоколадки были различные. На моей памяти появилась «Алёнка», она и на данный момент есть в той же картинкой, изображающей круглолицую девчонку лет 5 в платочке. В наших девчоночьих кругах числилось, что шоколадка «Алёнка» названа в честь дочки Валентины Терешковой. Мы весьма обожали Терешкову, гордились её подвигом, читали в «Мурзилке» поэму о её детстве и молодости, а Валька с нашего двора раздельно гордилась, что она тёзка известной женщины-космонавта – таковой у Терешковой был официальный титул.
Почему в музях доспехи выглядят как новые
«Алёнка» была относительно дешёвая – 80 коп. за огромную шоколадку. Но мне «Алёнка» не нравилась, мне нравился «Золотой (либо серебряный) ярлычек» — наиболее твёрдый и наименее сладкий. СтОил он ровно в дважды дороже «Алёнки». Тульская бабушка, когда приезжала, постоянно спрашивала меня, что мне приобрести: «Золотой ярлычек» либо кило «Мишек». В итоге покупалось то и другое, хотя я особенной сластёной не была. Мороженое, к примеру, я в особенности не обожала, хотя принято считать, что детки без него просто не мыслят жизни.
Что сейчас на обед?
Расскажу, что ели в течение денька.
На завтрак мы пили кофе из сине-зелёного эмалированного кофейника. Кофе покупался в той же булочной. Он был в коробке, молотый. Был без цикория, а был с цикорием. Бабушка предпочитала с цикорием, потому брали с цикорием. Никаких особый приспособлений для изготовления кофе не было в заводе. И привычки пить повсевременно кофе и пристрастно рассуждать о его качестве – тоже не было: кофе и кофе. У нас кофе пили лишь по утрам, в остальное время пили чай. А захочешь пить – налей стакан воды и попей. В школе у нас был фонтанчик с питьевой водой, к которому можно было припасть и попить.
Я на завтрак пила чай с сахаром либо молоко. Принято считать, что детки молоко не обожают и пьют через силу. Это совсем не мой вариант: мне молоко постоянно нравилось и на данный момент нравится. В детстве нравилось молоко с пенкой. Уже в наши деньки я отыскала некие марки молока, которые мне нравятся, и охотно их пью. А раз в недельку приятельница привозит мне истинное молоко от скотины, которую держит её знакомая.
А вот у подруги моей было увлекательное питьё – «гриб». Её бабушка держала в банке нечто слизистое, называемое «грибочком». «Грибочка налить?» — постоянно обращалась она ко мне, когда я приходила. При положительном ответе она цедила через марлю мутную жидкость слегка кисловатого вкуса. Не сказать, чтобы весьма смачно, но – сойдёт, тем наиболее, молвят, что это весьма полезно. Грибом бабушка занималась серьёзно, промывала, куда-то пересаживала. Моя бабушка гриб не заводила, хотя ей давали: домашним хозяйством она занималась по минимуму, а в свободное время читала книжки, газеты и журнальчики.
Нередко на завтрак ели кашу – манку либо овсянку. У отца были препядствия с желудком, и ему рекомендовали есть слизистые каши, ну и мы заодно ели – дело-то полезное. Каши варили наполовину на воде – наполовину на молоке; не понимаю, почему. Но овсянку я и на данный момент так делаю. Употреблялась пшёнка, рисовая.
А вот гречневая каша была недостатком. Её присылала нам бабушка из Тулы; где она её брала – не понимаю. Помню фанерный посылочный ящичек с написанным не нём хим карандашом нашим адресом, а в нём – тряпичный мешок с гречкой. Тогда крупы и почти все другое держали в тряпочных мешочках со стяжкой у гортани. Мешочки шили из вышедшей из потребления одежки: она ведь протирается неравномерно, итак вот из спины халатиков либо рубах выходили хорошие мешки. Я до сего времени помню шов, которым их сшивали: поначалу складываешь налицо – прошиваешь, позже выворачиваешь навыворот – и снова прошиваешь. В итоге выходит прочно и ткань (мед. система клеток и межклеточного вещества, объединённых общим происхождением, строением и выполняемыми функциями) не осыпается: обмёточных швов почти все тогдашние машины не делали. Бывало, шили мешки и руками – так, за разговором. Вот таковой ситцевый мешок с гречкой я извлекала из бабушкиной посылки. Я лично не особо обожала гречневую кашу, но она числилась полезной, содержащей что-то такое, что нет нигде больше, не случаем же ею постоянно кормили боец. Помню, бабушка, папина мать, что жила с нами, ворчала: «Уж и гречки не хватает, самой нашей российской каши».
Позже, уже став большенный, я в конце концов отыскала разгадку той давнешней загадки: почему извечно российская каша была дефицитной. Так дефицитной, что в 80-х годах гречневую крупу выдавали по перечням из больницы диабетикам. Дело в том, что гречиха имеет невысокую биологическую урожайность по сопоставлению с иными зерновыми. Ну и тогдашнее управление предпочитало растить культуры с наиболее высочайшей урожайностью. Не случаем же Хрущёв так схватился за кукурузу.
Помню, я предложила тоже чего-нибудть вкусненькое отправить тульской бабушке. Мне хотелось сходить на почту, написать адресок хим карандашом – в общем, малеханькое, но приключение. Но оказалось это создать недозволено: из Москвы и Столичной области недозволено было посылать продукты, а напротив – можно. Москва снабжалась продуктами лучше – ну и старались создать так, чтоб граждане не отсылали продукты в остальные места, где снабжение было ужаснее.
Продолжаю о том, что ели на завтрак.
Время от времени варили яичка – в мешочек. Мне больше нравились крутые, но бабушка почему-либо считала их вредными либо, во всяком случае, наименее полезными, и гласила, что крутые яичка годятся, чтоб взять их в дорогу, а дома нужно есть в мешочек. В дорогу их и впрямь брали: когда в летнюю пору отчаливали на далекую прогулку, брали чёрный хлеб, соль, огурцы и крутые яичка. Откуда взялась мысль о вреде крутых яиц – не понимаю. Быть может, из юмористического стихотворения А.К. Толстого: «От крутых яиц в желудке появляется янтарь».
На завтрак время от времени делали яичницу-глазунью, на сале. Поначалу расплавляли сало, позже туда кидали кубики чёрного хлеба, обжаривали их и далее заливали яичками, стараясь сохранить целым желток. Весьма смачно и сытно!
Ну а если не успели ничего приготовить – ели просто хлеб с маслом. Я обожала намазать маслом печеньице. Бывал время от времени сыр, но не постоянно. Помню, особо ценился сыр «Русский», мягенький, с дырками; он и на данный момент есть. Колбаса время от времени бывала, но никогда не была кое-чем принципиальным. В Егорьевске была фабрика, которая делала колбасы, время от времени покупалась колбаса «Краковская». Интересно, что уже в новейшей жизни я в один прекрасный момент встретила в магазине краковскую той же фабрики. Купила, попробовали, оказалось полностью хорошо. Время от времени я её покупаю; пару раз в год, быть может.
Совершенно, весь этот перестроечный эпос с колбасными электричками, очередями за колбасой, русской женщиной, попавшей в Германию и упавшей в обморок от обилия видов колбасы – всё это кажется мне некий необычной экзальтацией. Я не говорю, что этого не было. Было. Возможно, колбаса в некий момент заполучила значение какого-то принципиального знака достойной жизни что ли… Как дошкольник время от времени просто жить не может без какой-либо машины либо куклёнка – вот так и русские люди без колбасы. А ведь, по правде-то сказать, колбаса не обязана быть главнейшим блюдом – так, закуска. Конкретно в ней постоянно содержатся те же нитраты и нитриты, по поводу которых бились в истерике экологически озабоченные «печальники горя народного». Без нитратов-нитритов колбаса была бы сероватая, как мясо из супа, розовым цветом она должна конкретно тем проклинаемым нитратам. Но публичное сознание по собственной природе фрагментарно и не чувствует потребности согласовывать меж собой дорогие убеждения: полностью можно сразу страстно добиваться колбасы и пылко непереносить нитраты.
Вообщем, побеседуем о тех давнешних завтраках в Егорьевске. Кратко говоря, на завтрак ели самое обыденное. Да, время от времени бывал творог, время от времени с вареньем, время от времени со сметаной – что было под рукою.
На обед основным блюдом был суп. Числилось: какой это обед, если нет супа? От супа вся сытость, и для желудка полезно.
В рассказах о редкостных в те поры поездках за границу нередко фигурировала таковая диковина: там не едят супа. Ну, едят, естественно, но не раз в день и не непременно. Слушатели удивлялись: как это – без супа?
Суп делали густой, наваристый, обязательно с кусками мяса. Тарелки в те времена были наиболее глубочайшие, вместительные. Супы самые обыкновенные и классические: щи, борщ, просто картофельный суп с перловкой. С белоснежными грибами, насушенными с лета. Когда ели суп с грибами, обязательно вспоминали, как собирали эти грибы. Время от времени делалась куриная лапша – это числилось самым ценным супом. Когда мне бывало захворать – давали куриный бульон и раздельно белоснежные сухари. Время от времени делалась молочная лапша – мне она нравилась, пожалуй, больше остальных.
Все блюда полагалось есть с хлебом. «Ешь с хлебом!» — обыденное увещевание взрослых ребёнку.
Кроме супа было что-то типа салата: солёные огурцы и капуста. Бабушки с нашего двора нередко рассуждали, как кто солит огурцы и квасит капусту. Мои родные этого не делали, а соленья покупались на рынке, где их было сколько угодно. В обиходе возникли болгарские и, кажется, венгерские овощные консервы, время от времени их ради энтузиазма брали. Помню красивые консервированные помидоры, когда их съешь – остаётся смачный томатный сок. Свежайшие огурцы и помидоры были лишь в сезон.
А ещё у нас на окне выращивали зелёный лук в ящике. Мне весьма нравилось посреди зимы срезать несколько стрелок лука, мелко порубить на блюдце, добавить незначительно ароматного подсолнечного масла, соли и съесть с чёрным хлебом, а позже сиим же хлебом вытереть блюдце дочиста. К слову, рафинированного масла, без аромата, тогда не было.
Для меня бабушка варила компот из сухофруктов, еще пореже – кисель, не помню из что. Компот из сухофруктов сейчас как-то ушёл из обихода, а вообще-то штука смачная. Заготовкой сухофруктов управляла я – во всяком случае, так мне запомнилось. Я в летнюю пору собирала маленькие кислые яблочки с огромной полудикой яблони, что росла в саду у тех людей, у каких мы снимали на лето половину избы. Есть в сыром виде они не годились, а в компот – в самый раз. Время от времени мы ради прогулки отчаливали «на дикарку». Это была умопомрачительная древняя коренастая яблоня, росшая в лесу, на полянке. Я её представляла героиней сказки «Гуси-лебеди». На ней любой год вырастало весьма много маленьких кислых яблок, сгруппированных в кисти, либо в гроздья – не понимаю, как это верно именовать. Я эти яблоки резала, нанизывала на нить и сушила на солнце. А позже складывала в мешочек, расцветку которого помню до сего времени. В городке мешочек висел на кране батарейки. Время от времени я сушила и маленькие, тоже весьма бессчетные, груши, которые вырастали на большой груше на участке нашей знакомой тёти Наташи. Груша была здоровая, будто бы дуб, а груш на ней было – видимо-невидимо. Ими кормили свиней.
Интересно, что таковая же здоровая груша растёт и сейчас на школьном участке той школы, куда прогуливалась моя дочка. Я однажды собрала с неё незначительно груш, спросила деток, отчего они не собирают. Одна девченка пожала плечами: «Мы не нищеброды».
К яблокам докупались на рынке изюм, курага, может быть, что-то ещё. Компот выходил на славу. Были и компоты в банках – тоже, кажется, венгерские и болгарские. Тоже смачные, но я предпочитала сухофрукты.
Соков в коробках либо в бутылках тогда не было. Бывал сок в трёхлитровых банках, смачный. Некие сами делали сок из яблок; мы не делали, т.к. не было собственного сада. Газированные сладкие напитки были, но употреблялись, обычно, на детских праздничках, т.е. изредка. Я их не обожала. Продавались они в пол-литровых бутылках; бутылки сдавали. Трёхлитровый баллон с кока-колой и тогда вообразить не могли. Совершенно, расфасовка была мельче: молоко, напиток, газ-вода – всё по пол-литра.
По воскресеньям, когда собиралась вся семья, делался полный обед из нескольких блюд. Некий салат, суп, мясное на 2-ое, позже компот. Либо чай с чем-нибудь смачным, что пекла бабушка. Воскресным мясным блюдом была, к примеру, курица. Сейчас курица – самое дешёвое мясо, а тогда – напротив. Курицу поджаривали весьма изредка, почаще варили, делали лапшу и ели всё совместно. Прогуливались дискуссии о цыплёнке табака, наш друг как-то взялся его приготовить – вышла рядовая жареная курица; я была разочарована. Ценным и смачным блюдом были свиные отбивные с косточкой, их брали на рынке, о чём я расскажу чуток позднее.
Биотрон — советский город будущего с полной автоматизацией
Время от времени бывали гости, тогда подключалась мать и делала что-то инновационное, не совершенно обычное, быть может, столичное либо даже европейское. К примеру, цветная капуста, которую предлагалось поливать соусом, состоявшим из растопленного сливочного масла, смешанного с толчёными белоснежными сухарями. Ещё мать делала фруктовое желе в дюралевых формочках с волнистым краем. Весьма смачно. На празднички мать делала безе и ореховый тортик. То и другое мне нравилось до умопомрачения. Совершенно, в нашей семье было чёткое разделение: бабушка делала обыденные, классические блюда, а мать – что-то необыкновенное, необязательное. Весело, что я научилась созодать конкретно мамины блюда, и делаю их по сию пору, а вот бабушкины пирожки – не научилась.
Бабушкины пирожки – это нечто! Обрисовать их словами я не умею, но помню через десятилетия эмалированный тазик с кольцом для подвески на гвоздик, накрытый бело-голубым льняным полотенцем, и бабушкино увещевание: «Не хватай, подожди пока остынут хоть немножко!». Куда там…
Делались пирожки с мясом, печёнкой, капустой с яичком, время от времени с толчёной смородиной с сахаром. В особенности неплохи выходили с капустой. Были ещё плюшки и ватрушки с творогом. В яблоковый сезон делали пирог с яблоками. Сверху он был открытым и увенчанным сеточкой из колбасок из теста. Время от времени бабушка лично для меня делала несколько жареных пирожков с вареньем либо с той же смородиной. Взрослые жареных пирожков не ценили; гласили: напоминают казённые. Под «казёнными» понимались те, что продавались в киоске. Жареный пирожок с повидлом стоил 5 коп., а с мясом – 10. Публика весьма ценила те, что с мясом, а мы, детки, — с повидлом. Полностью смачно: даёшь пятачок, а тётка для тебя – пирожок в бумажке.
На ужин ели, обычно, чего-нибудть оставшееся от обеда. Вообщем, время от времени готовили что-то особое, к примеру, варили гречку либо делали котлеты с макаронами. Мясо проворачивали ручной мясорубкой, добавляли в фарш незначительно размоченного хлеба, натёртую луковку и яичко. Я буквально так же делаю и сейчас. Поджаривали на металлической сковороде. Котлеты были неплохи и с пылу-с жару, и прохладными. Их разрезали на две пластинки, клали на кусочек чёрного хлеба и мазали горчицей. Выходил смачный бутерброд.
А макароны были не такие, как сейчас. Контраста макаронных изделий не было; были макароны, лапша и вермишель. Макароны продавались время от времени вразвес, а время от времени в зеленой коробке из узкого картона, на которой было написано будто бы от руки белоснежными знаками: «Макароны». Бабушка до этого, чем кинуть макароны в кипящую воду, их разламывала, чтобы вошли в кастрюлю. Много лет спустя, уже познакомившись с итальянцами, я выяснила, что макароны почему-либо ни в коем случае недозволено разламывать, а нужно равномерно загибать в кастрюле, чтоб они сохранили свою естественную длину. Но бабушка – разламывала. И выходило весьма смачно. Лапшу и вермишель употребляли для супа.
А вот что не было – это всякого рода снеков и перекусов. Жевать вне приёма еды как-то было не принято, ну и нечего. На улице продавалось лишь мороженое, да вот ещё жареные пирожки. К тому же это, видимо, была единственная точка на весь город.
Опосля ужина пили чай, время от времени с каким-то дополнением, вроде печенья либо конфетки, ну и шли спать. Телек был – «Рекорд», в прекрасном древесном ящике, но его смотрели изредка. Отец приезжал с работы весьма поздно, когда я уже спала, так что я не знала, что ему давали на ужин; может, он ел на работе.
Мы идём на рынок
Мясо, овощи-фрукты брали на рынке. В магазинах тоже кое-что из этого продавалось, и дешевле, но на рынке – наилучшего свойства. Фактически, мясо вся провинция брала на рынке; в магазинах оно систематически было лишь в Москве, да, может, ещё в Ленинграде и в Киеве. Но уж на рынке мясо было постоянно; правда, не по госцене в 2 руб. за килограмм, а дороже. Зато и мясо было хорошее.
Поход с матерью на рынок был принципиальным воскресным развлечением. Мать советовалась с бабушкой, что нужно приобрести, и мы отчаливали. Мне помнится, что это было рано с утра, но сейчас я понимаю, что не весьма рано: было уже светло, означает, по зимнему времени это часов около 9. Мне поход на рынок помнится броским, хрустким зимнем с утра. Мы деловито идём мимо красно-кирпичной монастырской стенки, где в те деньки помещалось училище ГВФ (штатского воздушного флота), и скоро оказываемся у ворот рынка. У матери в руках чёрная дерматиновая хозяйственная сумка, в которой лежат на всякий вариант парочка сеток-авосек. У ворот рынка стоят лошадки, запряжённые в сани: колхозники на их привозили собственный продукт. У ворот, ещё до входа на рынок, продают самодельные цветочки, возможно, для кладбищенских надобностей. Они изготовлены из бумаги, покрашены в калоритные цвета и покрыты слоем воска (либо парафина). Мне они кажутся сказочно прекрасными, и я начинаю выпрашивать у матери цветочек. Мать цветочки презирает: деревенская безвкусица! Но я канючу, и она обещает приобрести на оборотном пути, если средства останутся. Средства остаются не постоянно, ну и цветочки время от времени оказываются распроданными, и это меня слегка разочаровывает. Но часто мне всё же удаётся разжиться цветочком. Интересно, что мелкие девчонки поголовно обожают искусственные цветочки. Через много десятилетий, уже в подмосковном посёлке, где мы живём на данный момент, моя дочка выпрашивала у меня приобрести цветочек. Вся и разница в том, что теперешние – пластмассовые.
На рынке что лишь нет! А народу! Люд прогуливается, приценяется, пробует, торгуется. Моя мать преображается из серьёзного технического спеца и местной гранд-дамы в заботливую, экономичную хозяйку, которую на мякине не проведёшь. К торговкам она обращается на «ты» и зовёт их «хозяйка».
Сначала нужно приобрести самое принципиальное и драгоценное – мясо. Идём в мясной павильон. Мясо и молоко продаётся в павильонах – длинноватых сараях, на всю длину которых тянутся два прилавка из некрашеного дерева, за которыми стоят торговцы, а покупатели расхаживают посредине. Кусочки мяса разложены на древесном прилавке. Весы – классические: две тарелочки, гири и «уточки», которые должны сойтись клювиками, когда гири подобраны верно. В магазинах уже остальные весы – со стрелкой, а торговки вразнос употребляют так именуемый безмен, его можно носить с собой. Мать пристально осматривает кусочек, время от времени торгуется, в конце концов покупает. Разъясняет мне, какое мясо для что употребляют. Мать указывает продавщице, какой кусочек показать, та поднимает его крутит туда-сюда, мать придирчиво оглядывает, прищурив глаза, и берёт, или отторгает.
Мать ведает, что её обучила разбираться в мясе тётя Варя, сестра отца. А её собственная мать, моя тульская бабушка, которую я обожаю, оказывается, ничему хозяйственно ценному свою дочку не учила. Другое дело тётя Варя – умелица на все руки. Я чувствую здесь тень некий давнешней домашней распри, мне не понятной. Мне грустно за бабушку: по-моему, она – восхитительная, учительница исходных классов, все её уважают, бывшие ученики пишут письма даже из армии, а сколько всего умеет – вязать, вышивать, растить цветочки и яблоки, которые присылает нам в посылках! А тётку Варьку с её дурным мясом я и знать не желаю! Так я думаю, но маме возражать не смею. «Вырасту – буду варить молочную лапшу, она еще вкуснее всяких там щей», — решаю я.
Позже я сообразила, в чём дело. Мамин отец погиб весьма рано, когда её было лет четырнадцать. Она его весьма обожала. А бабушка весьма скоро, что именуется, не износив башмаков, вышла замуж. В родне это вызвало подозрение, что собственного второго супруга она знала и ранее и меж ними был роман. Сестра погибшего отца, та тётя Варя, возможно, распространяла это мировоззрение и в особенности усердно и напоказ опекала «сиротку», типо совсем оставленную родной мамой, которая обзавелась новеньким и юным супругом. Эта трещинка постоянно была меж моей матерью и бабушкой. 2-ой бабушкин супруг умер на войне; мне о нём никогда не ведали; даже не понимаю, как его звали и кто был по профессии.
Но тогда я ничего о этом не знала, а мы с матерью просто шли по мясному ряду. Мяса – сколько угодно и на хоть какой вкус. Преобладает баранина – самое ходовое в нашей местности и в то время мясо, во все сезоны. Была и свинина, и говядина. Свинины много поздней в осеннюю пору, когда забивают выращенного за лето поросёнка. Говядину брали основным образом на суп, ну и ещё добавить в котлеты, наряду со свининой. Ни о каких стейках не слыхали. Мне и сейчас они кажутся очень переоценёнными – и в ресторанах, и в публичном сознании.
Стоимость мяса я не помню, но понимаю, что на рынке она выше, чем в магазине, ну и мясо лучше. Кто желал мяса – шли на рынок. Там оно было красивое, свежее, не мороженное. Ну и негде было его морозить. Разве что в быту вывешивали за окно авоську с кое-чем мясным. Упаковку время от времени проклёвывали синицы.
В другом павильоне продавали молоко. Стояли тётки в белоснежных фартуках поверх верхней одежки и зазывали покупателей. Молоко привозили в большущих бидонах. Из их черпали особыми мерными половниками, вроде дюралевого стакана с длинноватой ручкой. Были литровые и пол-литровые. Давали всем желающим испытать молоко: жирно ли? Не кислО ли? Пробовать давали из крышки, которая имела вдавленную с наружной стороны форму. Вот туда-то, в поверхностную сторону крышки, где ручка, и наливали молоко для пробы. Не очень гигиенично, но тогда вообщем привила гигиены были не таковыми серьезными, как сейчас. Я норовила хлебнуть дармового молочка, но мать одёргивала: не хочет брать – не пробуй. Вправду, молоко нам не требовалось: к нам раз в день приходила молочница, она приносила молоко нам и остальным жителям нашего подъезда. Не помню, сколько конкретно это стоило, но помню, что платили ей не всякий раз, а в месяц.
А вот творог мы с матерью пробовали и брали, хотя часто делали его сами из скисшегося молока. У нас был даже особый мешочек для этого, из нескольких слоёв марли. Мешочек со сквашенным молоком подвешивали над раковиной, сыворотка стекала – вот для тебя и творог. Из покупного время от времени делали сырники, тоже смачно.
Брали яблоки, в том числе мочёные, солёные огурцы, капусту из бочки. Всё, не считая мяса и молока, продавали на открытых прилавках, над которыми был устроен навес. Всё дают пробовать, чем я обширно пользуюсь.
А в один прекрасный момент принесли с рынка … щегла. Мать несла его в варежке, а я волокла приобретенную там же клеточку. Почему не посадили прямо в клеточку – не понимаю. Но помню варежку – голубую с белоснежным узором. Щегол жил у нас длительно, акклиматизировался и распевал свои щеглиные песни. Кормили его подсолнечными семечками, которые бабушка разрезала напополам щипцами для колки сахара. А пил щегол из старенькой мыльницы — железной, эмалированной, с местами отколотой эмалью. Когда садилось солнце, на клеточку набрасывали чёрный платок, чтоб щегол жил по природным биоритмам; вообщем слова такового в обиходе тогда не было. Тогда щегол засыпал. А с утра его открывали, и он снова заводил свои песни. Я отлично помню этот платок, старенькый, плоховатый, с бахромой, изготовленный выдергиванием нитей из ткани (Строение тканей живых организмов изучает наука гистология). Бабушка весьма обожала щегла, я даже слегка ревновала, подозревая, что щегол ей дороже меня. А позже щегол пропал; мне произнесли – улетел, но, думаю, погиб. Но жил он у нас в тепле и сытости пару лет.
«Мясо-рыба»
Был у нас и магазин «Мясо-рыба» — на кругу, т.е. на улице, которая огибала сквер, где стояла скульптура Ленина, если мне память не изменяет.
В «Мясо-рыбе» меня завлекали занимательные рисунки под стеклом, объясняющие, как полагается разделывать мясные туши. Время от времени я прогуливалась туда с бабушкой и мы брали рыбу навагу, которую позже поджаривали, обваляв в муке; было весьма смачно. В магазине «Мясо-рыба» постоянно стояла очередь около прилавка.
Но истинное рыбное обилие было в летнюю пору, когда приезжал папа в отпуск и рыбачил в Оке. Тогда повсевременно варили уху, поджаривали рыбёшек покрупнее. Приезжал он и на воскресенье. Моей обязанностью было накопать червяков на заднем дворе и наловить кузнечиков, которых было видимо-невидимо сзади огородов. Помню папину сентенцию: «На кузнеца отлично берёт голавль».
Я увязывалась на круг за бабушкой не столько ради рыбы (она её и так принесёт), сколько ради примыкающего магазина «Галантерея», где продавались различные завлекательные штуки для вышивания, которое я осваивала. Их было не столько, сколько сейчас, но что-то было.
А по другую сторону сквера был Гастроном. Там, меж иным, время от времени брали сыр Русский. Торговля была организована странновато, на теперешний взор. Поначалу клиент шёл в кассу и гласил: «Мне 200 гр Русского сыра» (либо чего-то другого). Кассирша выбивала чек, и ты с сиим чеком шёл к прилавку, где продавщица отвешивала для тебя эти самые двести граммов. Обычно это был кусочек и малый привесок, чтоб было конкретно 200 либо сколько там гр. Иногда приходилось разрезать напополам даже конфету! Кассирша считала на счётах, весьма стремительно и профессионально; нас в школе тоже учили считать на счётах.
Школьные завтраки
На данный момент на правительственном уровне вспомянули о школьных завтраках, даже желают создать их бесплатными. Я расскажу, как это было в те давнешние времена.
Как в нашей сверхпереполненной школе ухитрялись устраивать для нас жаркие завтраки – этого я разъяснить не могу. Но завтраки были. Притом жаркие. Наверняка, тогдашние люди были какими-то иными, не таковыми, как сейчас, и они могли достигать важных результатов в еще наименее подходящих критериях, чем мы, сегодняшние.
Было так. Когда мы лишь начали заниматься, у нас было по три урока раз в день, а позже сделалось четыре, и так было до конца исходной школы. Вот когда уроков сделалось четыре, учительница объявила, что мы должны сдавать по 72 коп. в недельку на питание. Кажется, это было по желанию, но желание было у всех. Мне тоже дали 72 коп., я положила их в пенал, чтобы не утратить, и дала учительнице. Выходило по 12 коп. в денек (тогда была шестидневная неделька, что для школы, по-моему, лучше, чем пятидневка).
И вот в очередной пн нас выстроили парами, и мы во главе с учительницей пошли в столовую. Про столовую я особо ничего не помню, помню лишь, что путь туда лежал через собственного рода балкончик, нависающий над лестницей, что было любопытно. В столовой нас уже ожидала пища на столе и питьё на подносе. Мы организованно завтракали под надзором учительницы и по одному, а не строем ворачивались в класс. Велено было, выходя из-за стола, гласить спасибо – просто так, в место.
В течение недельки блюда не повторялись, а позже всё начиналось с начала. Мне и моим одноклассникам пища нравилась, мы прогуливались в столовую охотно. Сходить на завтрак – это было небольшим приключением посреди школьного денька. Там и тарелки были достойные внимания: белоснежные, фаянсовые, наиболее толстые, чем дома, а на крае что-то написано голубым, вроде как от руки. Мне было интересно разобрать эти письмена, в их чудилось что-то загадочное. Приблизительно к середине учебного года я научилась читать «взрослые» почерки, к примеру, письма, присылаемые родной бабушкой из Тулы либо двоюродной – с Урала. И к середине учебного года я смогла прочесть загадочною надпись на тарелке – «Общепит». Мать растолковала: это означает «публичное питание – столовые, кафе, закусочные, рестораны. Очарование как-то пропало.
Из пищи запомнилась весьма густая манная каша – у нас дома варили еще наиболее водянистую. Я даже просила бабушку создать конкретно такую – школьную. Секрет неплохой манной каши в одном – её нужно безпрерывно мешать, тогда не будет комков и каша выйдет смачная. Значить наши школьные поварихи не ленились мешать.
В один из дней давали котлету с чёрным хлебом и чай – тоже смачно. Бывал кисель, компот, какао с кусочком свежайшего белоснежного хлеба. А ещё было блюдо, которое большинству деток совсем не нравилось, а мне нравилось весьма. Это так именуемая «противная солянка», как выражалась моя подружка. По правде солянка: тушёная капуста с редчайшими кусками или мяса, или сала. Малыши её ели без охоты, и я, если желала, могла получить лишнюю порцию, что время от времени и делала.
Можно представить, что я, директорская дочка, к тому же единственный и поздний ребёнок, была закормлена деликатесами и столовскими харчами могла брезгать. Но ничего подобного! Деликатесами я закормлена не была: ели у нас обыденную еду, а деликатесы были редкостью. И школьная пища мне от всей души нравилась. Или за компанию есть было увлекательнее, чем дома, или рядовая еда была приготовлена с душой, или я просто обожала поесть – сейчас на этот вопросец не ответишь.
Тогда вообщем была другая жизнь и другие люди, другое чувство разлито было в обществе. Люди были еще наименее требовательны и пристрастны ко всяким прозаическим мелочам и еще наиболее признательны жизни. Не было данной для нас неизменной гнетущей заботы: сиим нас травят, то канцерогенно, третье содержит ГМО, про четвёртое эксперт из телека произнес, что это вообщем есть недозволено. Тогда мы жили в еще наиболее миролюбивом, надёжном и неопасном мире. По последней мере, лично ощущалось так. О этом молвят все старые люди, с которыми мне доводилось гласить. Возможно, такое чувство было у взрослых, и они его передавали детям. Взрослые, знававшие истинные бедствия, ценили собственный умеренный достаток, то, что жизнь понемногу улучшается, что они непременно сыты, что-то могут для себя приобрести… Что всё обязано быть как-то не так, что есть какие-то другие страны, где жизнь не в пример богаче и вообщем всё устроено примерным порядком – о этом никто не помышлял, а в странах тех не бывал. Даже и в Москву-то ездили редко и не все, а заграница была кое-чем вроде Луны.
Что нам дают в школе на завтрак – ни мать, ни бабушка у меня не спрашивали. Точнее, спрашивали, но так, для разговора, а совсем не с заботой, что, не дай Бог, накормили меня часом какой-либо мерзостью. Это забота нынешних «мамочек»; она их повсевременно тревожит, волнует, напрягает. К слову, ничего катастрофического, проистекающего от пищи, ни с кем и не бывало в моём окружении. А сейчас, когда гигиенические эталоны неизмеримо выше, когда все повсевременно заботятся о качестве пищи – то и дело слышишь, что кто-то «траванулся». Иммунитет что ли ослабел?
Московские гостинцы
Отец мой часто ездил в Москву, время от времени они ездили вдвоём с матерью. Мать даже время от времени заказывала для себя одежку в ателье ГУМа – на 3-ем этаже. Это был символ огромного достатка и актуального преуспеяния. Одежка выходила, как мне помнится, весьма прекрасной. По егорьевским меркам моя мать была истинной гранд дамой. Она и сама по для себя была весьма миловидной: рыжие слегка вьющиеся волосы и розовая кожа, как это нередко бывает у рыжеватых. Она красила губки розовой перламутровой помадой, как тогда было стильно, а волосы подкрашивала хной, чтобы были рыжеватое. Помню маму с тюрбаном из полотенца на голове. Это значило: мать красится. Фигура у неё была весьма пропорциональная, размера приблизительно 48-го либо чуток меньше, с выраженной талией. Одевалась постоянно по моде, конкурировала в этом с тётей Еленой, супругой папиного друга, с которым они совместно приехали в Егорьевск; тот работал основным инженером на том же заводе, а позже стал большим деятелем в Госплане СССР (Союз Советских Социалистических Республик, также Советский Союз — государство, существовавшее с 1922 года по 1991 год на территории Европы и Азии). ГУМ Гумом, а при всем этом моя мать весьма почти все шила сама. Мне – практически всё. Распарывала свои старенькые вещи, либо просто приевшиеся, и шила мне чего-нибудть торжественное, прекрасное. Ей нравилось работать с тканью (Совокупность различных и взаимодействующих тканей образуют органы); она даже в один прекрасный момент перетянула диванчик – и весьма здорово вышло.
Из столичных поездок мать привозила какую-нибудь столичную шмотку, папа – книгу, которую брал для чтения в дороге. В 60-годы, как я понимаю, особенного недостатка книжек не было, т.к. жили тесновато, домашних библиотек практически ни у кого не было, а наша домашняя библиотека, помнится, составилась почти во всем из тех поездок. Тогда было куплено рыжеватое собрание сочинений Ильфа и Петрова, также лекции Ключевского. Обоих отец обожал перечитывать.
А ещё обязательно привозили чего-нибудть смачное, что не было в Егорьевске. К примеру, бананы. Либо какая-нибудь гастрономия – красноватая рыба либо ветчина. Либо копчёные угри. Весьма мне нравилась копчёная колбаса: чудный запах, а уж вкус… Я начинала с того, что выгрызала куски жира, а позже медлительно съедала дырчатую пластинку. К огорчению, много её есть не разрешалось, а лишь несколько ломтиков. Были ещё конфеты в коробке под заглавием «Шоколадный набор». Я-то, по правде сказать, предпочитала просто «Мишки» россыпью. Либо ту же самую копчёную колбасу. Но уж что привезли – за то и спасибо. Все эти редкости отец брал в гастрономе, расположенном в высотке на Котельнической набережной, вблизи от того места, где размещался их Совнархоз – на площади Ногина, сейчас Китай-город. Но всё это было так, баловство, а не реальная, базисная, пища. Истинной пищей воспринимались мясные щи, котлеты с макаронами, картошка со шкварками, селёдка с картошкой.
К слову, о картошке со шкварками. Отец весьма это дело обожал. Спустя много лет, когда я была уже фактически взрослая, когда мать уезжала, он постоянно заставлял меня созодать картошку со шкварками. Говорил, что опосля войны, когда пришёл домой, бабушка приготовила ему картошку со шкварками. Это было сказочно смачно, и чувство было: жизнь будет восхитительная!
Обыкновенные и начальство
Как типичен был наш рацион? Думаю, что, кроме столичных деликатесов, — достаточно типичен. Возможно, люди победнее ели больше каши и картошки, и гораздо меньше мяса и масла, а в остальном – приблизительно то же самое. Мне доводилось есть у моих подружек – всё в том же роде.
Мне кажется, ничего другого, в сути, и не требуется. Просто необходимо, чтоб обычных товаров всем хватало. И не надо человеку 100 видов колбасы, ну и одного-то – не весьма… Тогда не было препядствия ожирения, а сейчас молвят уже о «эпидемии» этого недуга. Не было привычки безпрерывно жевать, которая появилась, когда мы стали копировать западный стиль жизни. Моя дочка, побывав в Нью-Йорке, произнесла, что открыла, «почему они такие жирные». Там в городке размещены тележки с разной снедью как раз на расстоянии, пройдя которое человек успевает прожевать предшествующий перекус, и здесь же соблазниться последующим. Мы тоже идём в этом направлении. В особенности грустно за молодёжь. В мою молодость выпускница школы в норме имела 44-й размер, а сейчас – 46-й. Это много! Очевидно, есть и мотыльково-тонкие девушки, что метят в модели либо другие проф кросотки, но я говорю о средней, обычной девчонке, которая со времён моей юности потолстела.
Отлично бы нам возвратиться к наиболее обычному и классическому для нас питанию. Мне кажется, конкретно так и будет. Неслучайно, приглашая гостей, нынешняя хозяйка старается приготовить своими руками чего-нибудть обычное. Магазинное, хотя бы из «Азбуки вкуса» сейчас как-то «не везет». Это некоторая новость: лет 20 вспять ценились новейшие, дорогие, магазинные закуски. Это малозаметный, но значимый переход. Охото веровать, что он неприметно приведёт нас к классическому питанию нашего народа: щи да каша – еда наша.
Татьяна Воеводина
Источник